Всем, кто два года назад активно участвовал в обсуждении рассказа.
Hеожиданно наткнулась в сети на интересное. И благодаря этому и рассказ перечитала, и ветку эту нашла и опять же перечитала... опять испытала минуты чистого незамутненного счастья.
Две выдержки, вот первая:
Набоков любил Герберта Уэллса и несколько раз упоминал в своей прозе его рассказ «Дверь в стене». Герой, в детстве блуждая по Лондону, замечает белую стену и зеленую дверь в ней, которая манит его, приглашая открыть. Открыв ее, он оказывается в чудесном саду, где гуляют на свободе две пантеры, где он играет с другими детьми, чего с ним в действительности не случалось. Вернувшись в жестокую действительность, мальчик навсегда теряет возможность открыть зеленую дверь. Нечто подобное происходит и с Василием Ивановичем. Он проходит сквозь невидимую стену, открывает невидимую калитку и оказывается в неизвестном пространстве, на постоялом дворе, хозяин которого плохо и мягко говорит по-русски. Василий Иванович решает поселиться здесь навсегда, потому что все кругом «было помощью, обещанием и отрадой». Но, как и мальчик в рассказе Уэллса, он навсегда теряет доступ в этот земной рай.
http://arzamas.academy/mag/335-nabokovЯ, конечно же, филологу не поверила (а кoму я вообще с ходу верю? Только самому Набокову, больше никому). Но сегодня Уэллса все-таки нашла и стала читать (пока прочла половину).
И поразилась сходству.
Он стоял, делая вид, что рассматривает эти предметы, на самом же деле трепетно стремился к зеленой двери.
Внезапно его охватило необъяснимое волнение. Боясь, как бы на него снова не напали колебания, он решительно побежал, протянув руку, толкнул зеленую дверь, вошел в нее, и она захлопнулась за ним. Таким образом, в один миг он очутился в саду, и видение этого сада потом преследовало его всю жизнь.
Уоллесу было очень трудно передать свои впечатления от этого сада.
– В самом воздухе было что-то пьянящее, что давало ощущение легкости, довольства и счастья. Все кругом блистало чистыми, чудесными, нежно светящимися красками. Очутившись в саду, испытываешь острую радость, какая бывает у человека только в редкие минуты, когда он молод, весел и счастлив в этом мире. Там все было прекрасно…
Уоллес задумался, потом продолжал свой рассказ
– Видишь ли, – сказал он нерешительным тоном, как человек, сбитый с толку чем-то совершенно необычным. – Там были две большие пантеры… Да, пятнистые пантеры. И, представь себе, я их не испугался. На длинной широкой дорожке, окаймленной с обеих сторон мрамором и обсаженной цветами, эти два огромных бархатистых зверя играли мячом. Одна из пантер не без любопытства поглядела на меня и направилась ко мне: подошла, ласково, потерлась своим мягким круглым ухом о мою протянутую вперед ручонку и замурлыкала. Говорю тебе, то был зачарованный сад. Я это знаю… А его размеры? О, он далеко простирался во все стороны, и, казалось, ему нет конца...
В одно мгновение я очутился в другом мире, превратившись в очень веселого, безмерно счастливого ребенка. Это был совсем иной мир, озаренный теплым, мягким, ласковым светом; тихая ясная радость была разлита в воздухе, а в небесной синеве плыли легкие, пронизанные солнцем облака.
И даже две огромные пятнистые пантеры не забыл Набоков, только у Набокова это большая собака:
Василий Иванович пошел берегом и вышел к постоялому двору, где, прижимаясь к земле, смеясь, истово бия хвостом, его приветствовала молодая еще собака.
"Смеясь"! Собака смеялась. Обалдеть. ТАк ведь и у Уэллса -
Одна из пантер не без любопытства поглядела на меня и направилась ко мне: подошла, ласково, потерлась своим мягким круглым ухом о мою протянутую вперед ручонку и замурлыкала.
Собаки смеются, а пантеры мурлыкают. Понятно, где такое бывает. Впрочем, об этом здесь говорилось много.
Мне, кстати, тут и Андерсен вспомнился, конечно:
Длинная широкая дорожка, по обеим сторонам которой росли великолепные, никем не охраняемые цветы, бежала передо мной и манила идти все дальше...
Окна были высоко от полу и все из разноцветных — красных, голубых и жёлтых — стеклышек; от этого и сама комната была освещена каким-то удивительным ярким, радужным светом...
...старушка повела Герду в цветник. У девочки и глаза разбежались: тут были цветы всех сортов, всех времён года. Что за красота, что за благоухание! Во всём свете не сыскать было книжки с картинками пестрее, красивее этого цветника. Герда прыгала от радости и играла среди цветов, пока солнце не село за высокими вишнёвыми деревьями. Тогда её уложили в чудесную постельку с красными шёлковыми перинками, набитыми голубыми фиалками; девочка заснула, и ей снились такие сны, какие видит разве только королева в день своей свадьбы.
Кстати, и у Андерсена есть дверь, только эта дверь обратно:
Дверь была заперта лишь на задвижку; Герда дёрнула ржавый засов, он подался, дверь отворилась, и девочка так, босоножкой, и пустилась бежать по дороге! Раза три оглядывалась она назад, но никто не гнался за нею. Наконец она устала, присела на камень и огляделась кругом: лето уже прошло, на дворе стояла поздняя осень, а в чудесном саду старушки, где вечно сияло солнышко и цвели цветы всех времён года, этого не было заметно!
У Набокова и у Уэллса - рай, а у Андерсена? Может, и рай, но там все забывают. И этим трудно смириться. Не вспомню сейчас - у кого есть стихотворение именно об этом? Страшно, что все забудешь.