Январь

[Salieri]

Ещё про русское Рождество, — тоже с опозданием, конечно, но не моя вина, сами знаете!






Александр Вертинский

ДЫМ БЕЗ ОГНЯ

Вот зима. На деревьях цветут снеговые улыбки.
Я не верю, что в эту страну забредет Рождество.
По утрам мой комичный маэстро так печально играет на скрипке
И в снегах голубых за окном мне поет Божество.

Мне когда-то хотелось иметь золотого ребенка,
А теперь я мечтаю уйти в монастырь, постареть
И молиться у старых притворов печально и тонко
Или, может, совсем не молиться, а эти же песенки петь.

Все бывает не так, как мечтаешь под лунные звуки.
Всем понятно, что я никуда не уйду, что сейчас у меня
Есть обиды, долги, есть собака, любовница, муки
И что все это — так... пустяки... просто дым без огня!

Крым, Ялта, 1916

Очень мне нравится этот человек!

https://www.youtube.com/watch?v=NghPJHYETb0

[mirage]

fililog, это Ваше фото? Очень здорово!

[Salieri]

Фото fililog — из Сети.

Лично я "Снег" Галактиона Табидзе предпочитаю в переводе Бенедикта Лившица: перевод у него не такой "няшный", как у Беллы Ахмадулиной, но, как я понимаю, больше похож на оригинал.


СНЕГ

Безумная душа, в тебе лишь иней,
А дни бегут, я с каждым днем старею
И в бархат окунувшуюся синий
Пустыню родиной зову своею.

О, такова вся жизнь моя! Собрата
Мне в январе узнать совсем не диво,
И руки белые, как снег крылатый,
Я в памяти ещё храню ревниво.

О, милая! Я вижу, как мелькают
Они везде, где вьюга бушевала.
Сверкает, исчезает, вновь сверкает
Твоё в пустыне снежной покрывало.

Не потому ль, как девственниц паденьем,
Фиалковым я полон снегопадом,
Печальным чувством веянья, скольженьем
Тех лилий, что внизу ложатся рядом?

Есть путь, есть тихая игра. Просторам
Навстречу ты идешь по захолустью.
Я снег люблю, как голос твой, в котором
Я тайной некогда пленился грустью.

В ту пору я любил, любил впервые
Тишайших дней пресветлое сиянье,
В развитых косах листья полевые
И ветра в волосах твоих дыханье.

Тебя я жажду нынче, как едва ли
Бродяга бесприютный жаждет крова...
Леса моею белой свитой стали,
И я один с самим собою снова!

А снег идёт, и радость дня покрыла
Меня порошей синей и усталой...
О, как спастись мне от зимы постылой?
О, как унять мне ветер одичалый?

1916




Художник — Марина Наирашвили

[fililog]

Лично я "Снег" Галактиона Табидзе предпочитаю в переводе Бенедикта Лившица: перевод у него не такой "няшный", как у Беллы Ахмадулиной, но, как я понимаю, больше похож на оригинал.

Да, Salieri, спасибо; я не указала, что это перевод. Исправила.

[Salieri]

А вариант Лившица вам нравится? Хоть немножко?

[fililog]

А вариант Лившица вам нравится? Хоть немножко?

Да, нравится. Но такое ощущения, что я читаю другое стихотворение. (Я не знала, что Лившиц переводил эти стихи.) Про переводы Ахмадулиной я встречала такое мнение, что в них она "вносила частичку себя" и не стремилась передать точно внешние приметы. Могу привести еще пример перевода Ахмадулиной и Бродского одно и того же стихотворения.


ОТАР ЧИЛАДЗЕ. КОМНАТА

перевод Беллы Ахмадулиной

Поступок неба — снегопад.
Поступок женщины — рыданье.
Капризов двух и двух услад
вот совпаденье и свиданье.

Снег, осыпаясь с дальних лун,
похож на плач, и сходство это
тревожит непроглядный ум
и душу темную предмета.

Слеза содеяна зрачком,
но плач — занятье губ и тела.
Земля и женщина ничком
лежали, и метель летела.

----------------------------

перевод Иосифа Бродского

Рыдала женщина. Снаружи
снежок клубился. И сиротство
той женщины и краткость стужи
какое-то имели сходство.

И стены мучились законным
сочувствием, хоть не касались
рыданья их.
                 На заоконном
свету скорбящими казались
столы и стулья вместе с нишей...

И в женщине, лицо склонившей,
себя слезами обогревшей,
все больше было сходства с нищей
землей, от снега побелевшей.

[Salieri]

Перевод Бродского проще, сдержаннее и как бы понятнее. Но по Белле рыдание женщины — не беда, а каприз и услада, сладость от души поплакать, жалея себя. У Бродского героиня не лежит ничком, а только склонилась — это больше похоже на выражение настоящего горя. Он мужчина, и ему положено сочувствовать всякой плачущей, а Белла вполне в курсе женских штучек... С другой стороны, Бродский намекает, что горе героини со снегом сходствует краткостью. Типа — забудь его, найдёшь получше, такая женщина одна не останется? Хотелось бы знать, как обстоит дело в оригинале. И заодно: есть ли и там параллелизм двух первых строк? И строфика таки разная...

[mirage]

fililog, спасибо, оба перевода несказанно хороши. Они такие разные, при этом оба очень глубокие. Не то, чтобы ты в них тонешь, но они тебя поглощают, охватывают целиком, а потом ты словно летишь в бесконечность, аж голова кружИтся.

[fililog]

Хотелось бы знать, как обстоит дело в оригинале. И заодно: есть ли и там параллелизм двух первых строк? И строфика таки разная...

Оригинала не знаю, но мне кажется, что Бродский как переводчик стремился как можно точнее передать содержание и его переводы Чиладзе считают самыми лучшими (по мнению братьев Чиладзе). Если Вы этим заинтересовались и найдете оригинал, напишите.

[Salieri]

fililog, так я же не знаю грузинского!

По поводу версии Бродского вспоминается вот что: кто прочёл "Униженные и оскорблённые", тот помнит, что там читают "Колокольчик" Полонского. Причём читают, заныкивая его жизнеутверждающую концовку! Вот эти стихи полностью:




(Это тоже Марина Наирашвили — пусть и эта картина будет! Сделаем рекламу талантливому человеку! )



Яков Полонский

КОЛОКОЛЬЧИК

Улеглася метелица… путь озарён…
Ночь глядит миллионами тусклых очей…
Погружай меня в сон, колокольчика звон!
Выноси меня, тройка усталых коней!

Мутный дым облаков и холодная даль
Начинают яснеть; белый призрак луны
Смотрит в душу мою — и былую печаль
Наряжает в забытые сны.

То вдруг слышится мне — страстный голос поёт,
С колокольчиком дружно звеня:
«Ах, когда-то, когда-то мой милый придёт —
Отдохнуть на груди у меня!

У меня ли не жизнь!.. Чуть заря на стекле
Начинает лучами с морозом играть,
Самовар мой кипит на дубовом столе,
И трещит моя печь, озаряя в угле,
За цветной занавеской, кровать!..

У меня ли не жизнь!.. ночью ль ставень открыт,
По стене бродит месяца луч золотой,
Забушует ли вьюга — лампада горит,
И, когда я дремлю, моё сердце не спит,
Всё по нём изнывая тоской».

То вдруг слышится мне, тот же голос поёт,
С колокольчиком грустно звеня:
«Где-то старый мой друг?.. Я боюсь, он войдёт
И, ласкаясь, обнимет меня!

Что за жизнь у меня! и тесна, и темна,
И скучна моя горница; дует в окно.
За окошком растёт только вишня одна,
Да и та за промёрзлым стеклом не видна
И, быть может, погибла давно!..

Что за жизнь!.. полинял пёстрый полога цвет,
Я больная брожу и не еду к родным,
Побранить меня некому — милого нет,
Лишь старуха ворчит, как приходит сосед,
Оттого, что мне весело с ним!..»

1854

[fililog]

fililog, спасибо, оба перевода несказанно хороши. Они такие разные, при этом оба очень глубокие.

Да, они разные. И мне оба нравятся, поэтому у себя оба сохранила.

Стихи Вертинского напомнили о Ялте. А переводы — о Бродском. Естественно, стихи Бродского о Ялте.

Зимним вечером в Ялте

Сухое левантинское лицо,
упрятанное оспинками в бачки,
когда он ищет сигарету в пачке,
на безымянном тусклое кольцо
внезапно преломляет двести ватт,
и мой хрусталик вспышки не выносит;
я жмурюсь — и тогда он произносит,
глотая дым при этом, "виноват".

Январь в Крыму. На черноморский брег
зима приходит как бы для забавы:
не в состояньи удержаться снег
на лезвиях и остриях атавы.
Пустуют ресторации. Дымят
ихтиозавры грязные на рейде,
и прелых лавров слышен аромат.
"Налить вам этой мерзости?" — "Налейте".

Итак — улыбка, сумерки, графин.
Вдали буфетчик, стискивая руки,
дает круги, как молодой дельфин
вокруг хамсой заполненной фелюги.
Квадрат окна. В горшках — желтофиоль.
Снежинки, проносящиеся мимо...
Остановись, мгновенье! Ты не столь
прекрасно, сколько ты неповторимо.

Январь, 1969 г.

[mirage]

ოთახი

ქალი ტიროდა. გარეთ კი თოვდა
და გროვდებოდა თოვლი რაფაზე.
და ქალთან რაღაც საერთო ჰქონდა
ზამთრის სიმკაცრეს და სიკაპასეს.

შეშფოთებულნი იყვნენ საგნებიც,
ან თოვლის შუქზე მოჩანდნენ ასე
და, რა თქმა უნდა, ჩემზე ნაკლებად
იტანჯებოდნენ ტირილის ხმაზე.

ის კი ტიროდა და პირქვე იწვა:
სურდა ტირილით თავი გაერთო...
და უკვე თოვლით დაფარულ მიწას
იმ ქალთან რაღაც ჰქონდა საერთო.

ოთარ ჭილაძე

Это стихотворение "Комната" на грузинском. Рука не поднимается размещать здесь перевод гугла, но он позволяет сказать, что Бродский переводил, а Белла всё же писала нечто своё.

[Salieri]

Шарль Бодлер


ПРОДАЖНАЯ МУЗА

Любовница дворцов, о, муза горьких строк!
Когда метет метель, тоскою черной вея,
Когда свистит январь, с цепи спустив Борея,
Для зябких ног твоих где взять хоть уголек?

Когда в лучах луны дрожишь ты, плечи грея,
Как для тебя достать хотя б вина глоток, -
Найти лазурный мир, где в жалкий кошелек
Кладет нам золото неведомая фея?

Чтоб раздобыть на хлеб, урвав часы от сна,
Не веруя, псалмы ты петь принуждена,
Как служка маленький, размахивать кадилом,

Иль акробаткой быть и, обнажась при всех,
Из слез невидимых вымучивая смех,
Служить забавою журнальным воротилам.


Перевод Вильгельма Левика

[fililog]

Январь 1919 года

Тот год! Как часто у окна
Нашептывал мне, старый: «Выкинься».
А этот, новый, все прогнал
Рождественскою сказкой Диккенса.

Вот шепчет мне: «Забудь, встряхнись!»
И с солнцем в градуснике тянется
Точь-в-точь, как тот дарил стрихнин
И падал в пузырек с цианистым.

Его зарей, его рукой,
Ленивым веяньем волос его
Почерпнут за окном покой
У птиц, у крыш, как у философов.

Ведь он пришел и лег лучом
С панелей, с снеговой повинности.
Он дерзок и разгорячен,
Он просит пить, шумит, не вынести.

Он вне себя. Он внес с собой
Дворовый шум и — делать нечего:
На свете нет тоски такой,
Которой снег бы не вылечивал.

Борис Пастернак

Зима в том году выдалась особенно снежной. В стихотворении упоминается снеговая повинность, то есть обязанность, возложенная на сословия, лишенные избирательных прав и рабочих карточек, расчищать улицы, занесенные длительными снегопадами, разгружать товарные составы. Об участии Пастернака в такой работе вспоминала его сестра Лидия:
«...В первые послереволюционнае годы холода и голода, когда приходилось заниматься тяжелым физическим трудом, главным образом именно нам с Борей выпадала редкая и счастливая возможность принести домой полный мешок мороженой картошки, напиленных от разрушенного дома дров или пойти в соседнюю деревню за санями с крестьянскими продуктами. Однажды после снегопада, а это случалось часто в послереволюционные зимы, транспорт перестал ходить и целые поезда с самыми важными товарами стояли один за другим на окраинах Москвы, правительство издало декрет о мобилизации неслужащего населения на расчистку путей... Ранним зимним серым утром наша маленькая группа встретилась с соседями, на вид столь же оробевшими, и мы вместе пошли на окраину города по еще пустым улицам. Мы представляли собой грустное зрелище, — те, что ждали нас, главным образом пожилые люди из старой интеллигенции, худые, с бледными лицами, усталые, в неподходящей для работы одежде, с трудом волочили ноги по грязному снегу; казалось, мы никогда не доберемся до места. Когда мы, наконец, добрались, солнце встало, небо было голубым и казалось необъятным, сугробы ослепительно сверкали, было радостно и свежо. Нам дали ломы и лопаты и показали, где нужно работать. Для меня это было подобно замечательной лыжной прогулке, и даже еще лучше — в этом была целесообразность. Я не могла понять, как другие оставались угрюмы и огорчались. Испытанное Борей живо описано им в одной из лучших глав романа „Доктор Живаго“ — расчистка железнодорожных путей во время зимней поездки в Сибирь семьи Живаго...»

[Salieri]

Бахыт Кенжеев

* * *

Мой земноводный Орион за облаками схоронен,
и пусть. Оставшийся недолог.
Еще сияет сквозь метель серебряная канитель
на иглах выброшенных ёлок,
но рождество, и новый год уже прошли, как все прейдет;
знать, вечен разве представитель
ахейских склочников-богов, читай - ремесел и торгов
голенокрылый покровитель.

Шарф клетчатый, ушанка из Шанхая, взгляд – вперед и вниз,
пищит в руке мобильник алый.
Он счастлив: бойкое свистит, над мостовой легко летит
на зависть лире и вокалу.
Подумаешь! Я тоже пел, хоть и неточно; я скрипел
железным перышком начальным,
и будущее зрил насквозь; единственно – не довелось
царить над городом случайным.

Но страшно жить в стране теней, неспешно сращиваясь с ней,
и елисейскими лугами
брести по снегу, торопя жизнь, повторяя про себя:
я веровал, но мне солгали.
Зима от робости бела. Стакан на краешке стола.
Что было сила – стало слабость.
Осклабясь, выпивший поэт твердит погибшему вослед:
"Лаос, Онега, Санта-Клаус".

[fililog]

* * *

Зима на юге. Далеко зашло
ее вниманье к моему побегу.
Мне — поделом. Но югу-то за что?
Он слишком юн, чтоб предаваться снегу.

Боюсь смотреть, как мучатся в саду
растений полумертвые подранки.
Гнев севера меня имел в виду,
я изменила долгу северянки.

Что оставалось выдумать уму?
Сил не было иметь температуру,
которая бездомью моему
не даст погибнуть спьяну или сдуру.

Неосторожный беженец зимы,
под натиском ее несправедливым,
я отступала в теплый тыл земли,
пока земля не кончилась обрывом.

Прыжок мой, понукаемый бедой,
повис над морем — если море это:
волна, недавно бывшая водой,
имеет вид железного предмета.

Над розами творится суд в тиши,
мороз кончины им сулят прогнозы.
Не твой ли ямб, любовь моей души,
шалит, в морозы окуная розы?

Простите мне, теплицы красоты!
Я удалюсь и всё это улажу.
Зачем влекла я в чуждые сады
судьбы моей громоздкую поклажу?

Мой ад — при мне, я за собой тяну
суму своей печали неказистой,
так альпинист, взмывая в тишину,
с припасом суеты берет транзистор.

И впрямь — так обнаглеть и занестись,
чтоб дисциплину климата нарушить!
Вернулась я, и обжигает кисть
обледеневшей варежки наручник.

Зима, меня на место водворив,
лишила юг опалы снегопада.
Сладчайшего цветения прилив
был возвращен воскресшим розам сада.

Январь со мной любезен, как весна.
Краса мурашек серебрит мне спину.
И, в сущности, я польщена весьма
влюбленностью зимы в мою ангину.

1968
Белла Ахмадулина

[Salieri]

Борис Кушнер

* * *

Я солнце глажу и целую. ­—
Ухабами воздушных ям
Вот так лететь напропалую
Ко всем чертям.
И, как положено, в придачу
К чертям, что на моём дворе,
Я о своей весне заплачу
Из стратосферы в январе.

4 января 2011 г., МД-88, Atlanta – New Orleans


* * *

Прорыв на рассвете
Разрывом оков
Сквозь чёрные сети
Густых облаков.
Отчалим, отчалим! —
Торжественный гул.
Так Ветер начальный
Над бездною дул.
Земля на пуанты,
Мы рухнем вот-вот. —
Держите, атланты,
Для нас небосвод!

9 января 2011 г., B-757, New Orleans – Atlanta


* * *

В лесу деревья-самураи,
Снега — тропу не угадать. —
Гребёшь по пояс в этом рае,
И — благодать.
И дерева стоят учтиво —
Ни сна весенней болтовни. —
Зима молчит красноречиво
И про себя считает дни.

21 января 2011 г., Johnstown

[fililog]

ЯНВАРЬ

Кусок небосвода причудливо вырезан кровлями.
Пей крепкое зелье мороза — заплачено кровными!
Январь-стеклодув потрудился над хрупкими кронами,
                 и столько стекла,
что бей не жалея, и счастье уже обеспечено.
Луна обесточена. Все в эту ночь обесцвечено.
                 Лишь полночь бела.

Хоть в ночь на четверг все шныряет среда, как наводчица,
немилую зиму, и ту прогонять мне не хочется.
Пускай эта белая стужа меж зданий полощется.
                 Ведь ясно душе:
торопишь весну, и апрелю быть может, икается,
но жизнь подгоняешь, а смерть там, вдали, откликается,
                 и близко уже.

Былое, как южное лето в полярных зимовниках,
в нас бродит. И русский наш рок о фабричных гармониках
тоскует. И рокер безумный «Похмелье в Хамовниках»
                 лудит на трубе.
И Божий «жигуль» — шина скачана, дверь разворочена, —
не ведая, где там проезжая часть, где обочина,
                 гуляет себе...

1965
Юрий Ряшенцев

[Salieri]

Давид Самойлов

* * *

Январь в слезах, февраль в дожде. Как усмотреть,
что будет так: январь в слезах, февраль в дожде.
А если утром из окошка поглядеть,
не угадать - когда живешь, когда и где.

Как разобраться нам в невнятице такой -
январь в слезах, февраль в дожде. Престранный год.
Уж не нарушился ли, как у нас с тобой,
на веки вечные времен круговорот?

[fililog]

ЯНВАРЬ

У нас такая синева
В окне — от близости реки,
Что хочется скосить зрачки,
Как на иконе, как при чуде.
У нас такие покрова
Снегов — почти материки,
Что день задень — в ушах звонки,
И всюду голубые люди,
И я да ты — ученики
У чародея. Холодея,
Стоим в просторах мастерской
У стенки с аспидной доской.
Зрачками — вглубь. В гортани — сушь.
Вкачу, вчитаю по слогам
В гордыню, в собственную глушь
Ежеминутной жизни гам,
Битком набитый балаган
Без тряпки жалкой на окне.
И все, что прежде было вне,
Теперь судьбу слагает нам,
Родным составом входит в кровь,
Приставкой к личным именам.
Сообщники! У нас — любовь
Ко всем грядущим временам,
Ко всем — до гибельного рва,
До рваной раны, до строки
Оборванной, где прет трава
Поверх груди, поверх руки!
У нас такая синева
В окне от близости реки.

1967
Юнна Мориц

[Salieri]

Михаил Лермонтов

1831-го ЯНВАРЯ

Редеют бледные туманы
Над бездной смерти роковой,
И вновь стоят передо мной
Веков протекших великаны.
Они зовут, они манят,
Поют — и я пою за ними,
И, полный чувствами живыми,
Страшуся поглядеть назад, —

Чтоб бытия земного звуки
Не замешались в песнь мою,
Чтоб лучшей жизни на краю
Не вспомнил я людей и муки,
Чтоб я не вспомнил этот свет,
Где носит всё печать проклятья,
Где полны ядом все объятья,
Где счастья без обмана нет.

[fililog]

* * *

Январский сумрак затяжной,
Сугробы хрустки, как суставы,
И тянутся по Окружной
Запорошенные составы.

Снега, как дни мои, несметны.
Я в этом мире — на века.
Но снег стряхну с воротника
И в дом войду. И снова — смертна.

1966
Лариса Миллер

[tpek]

Снег замел пороги и дороги,
Снег ложится и не надо слов.
А по телевизору - "Итоги",
На экране бравый Киселев.
Он привычный гость в любой квартире,
И, хотите вы того иль нет,
Вам расскажут, что творится в мире,
И уж, перво-наперво, в стране.
Что народ, уставший от обманов,
Демократам завтра скажет "Нет",
И народу мил теперь Зюганов
И его партийный комитет.
И что Ельцин посетил студентов,
Добиваясь только одного,
Чтобы, выбирая президента,
Помнили студенты про него.
И что Явлинский лаялся с Гайдаром,
Явной беспринципностью греша,
И что сказал об этом в кулуарах
Жириновский - добрая душа.
И параграф, в обсужденьи коего,
Снова встал парламент на дыбы.
И рабочий путь Егора Строева -
Человека непростой судьбы.
И парад закончив идиотский,
Складывая папки и спеша,
На прощанье фраза: "Умер Бродский,
Cердце. Похоронят в США".

Андрей Макаревич




20 лет назад, 28 января 1996 г., умер Иосиф Бродский.

[fililog]

Натюрморт

Verra la morte e avra i tuoi occhi.
C. Pavese

Придет смерть, и у нее
будут твои глаза.
Ч. Павезе

1

Вещи и люди нас
окружают. И те,
и эти терзают глаз.
Лучше жить в темноте.

Я сижу на скамье
в парке, глядя вослед
проходящей семье.
Мне опротивел свет.

Это январь. Зима
Согласно календарю.
Когда опротивеет тьма.
тогда я заговорю.

2

Пора. Я готов начать.
Неважно, с чего. Открыть
рот. Я могу молчать.
Но лучше мне говорить.

О чем? О днях. о ночах.
Или же — ничего.
Или же о вещах.
О вещах, а не о

людях. Они умрут.
Все. Я тоже умру.
Это бесплодный труд.
Как писать на ветру.

3

Кровь моя холодна.
Холод ее лютей
реки, промерзшей до дна.
Я не люблю людей.

Внешность их не по мне.
Лицами их привит
к жизни какой-то не-
покидаемый вид.

Что-то в их лицах есть,
что противно уму.
Что выражает лесть
неизвестно кому.

4

Вещи приятней. В них
нет ни зла, ни добра
внешне. А если вник
в них — и внутри нутра.

Внутри у предметов - пыль.
Прах. Древоточец-жук.
Стенки. Сухой мотыль.
Неудобно для рук.

Пыль. И включенный свет
только пыль озарит.
Даже если предмет
герметично закрыт.

5

Старый буфет извне
так же, как изнутри,
напоминает мне
Нотр-Дам де Пари.

В недрах буфета тьма.
Швабра, епитрахиль
пыль не сотрут. Сама
вещь, как правило, пыль

не тщится перебороть,
не напрягает бровь.
Ибо пыль — это плоть
времени; плоть и кровь.

6

Последнее время я
сплю среди бела дня.
Видимо, смерть моя
испытывает меня,

поднося, хоть дышу,
зеркало мне ко рту,—
как я переношу
небытие на свету.

Я неподвижен. Два
бедра холодны, как лед.
Венозная синева
мрамором отдает.

7

Преподнося сюрприз
суммой своих углов
вещь выпадает из
миропорядка слов.

Вещь не стоит. И не
движется. Это — бред.
Вещь есть пространство, вне
коего вещи нет.

Вещь можно грохнуть, сжечь,
распотрошить, сломать.
Бросить. При этом вещь
не крикнет: «Ебёна мать!»

8

Дерево. Тень. Земля
под деревом для корней.
Корявые вензеля.
Глина. Гряда камней.

Корни. Их переплет.
Камень, чей личный груз
освобождает от
данной системы уз.

Он неподвижен. Ни
сдвинуть, ни унести.
Тень. Человек в тени,
словно рыба в сети.

9

Вещь. Коричневый цвет
вещи. Чей контур стерт.
Сумерки. Больше нет
ничего. Натюрморт.

Смерть придет и найдет
тело, чья гладь визит
смерти, точно приход
женщины, отразит.

Это абсурд, вранье:
череп, скелет, коса.
«Смерть придет, у нее
будут твои глаза».

10

Мать говорит Христу:
— Ты мой сын или мой
Бог? Ты прибит к кресту.
Как я пойду домой?

Как ступлю на порог,
не поняв, не решив:
ты мой сын или Бог?
То есть, мертв или жив?

Он говорит в ответ:
— Мертвый или живой,
разницы, жено, нет.
Сын или Бог, я твой.

[Salieri]

Вы же знаете: я больше не люблю Бродского. А киселёв, конечно, мягко выражаясь, мерзавец. Был и есть.

Макаревичу — респект. В том числе и за эти стихи.





Осип Мандельштам


<СТИХИ ПАМЯТИ АНДРЕЯ БЕЛОГО>

10 ЯНВАРЯ 1934

Меня преследуют две-три случайных фразы:
Весь день твержу: печаль моя жирна...
О Боже, как жирны и синеглазы
Стрекозы смерти, как лазурь черна.

Где первородство, где счастливая повадка,
Где плавкий ястребок на самом дне очей,
Где вежество? где горькая украдка?
Где ясный стан, где прямизна речей,

Запутанных, как честные зигзаги
У конькобежца в пламень голубой —
Морозный пух в железной крутят тяге,
С голуботвердой чокаясь рекой.

Ему солей трехъярусных растворы,
И мудрецов германских голоса,
И русских первенцев блистательные споры
Представились в полвека, в полчаса.

Ему кавказские кричали горы
И нежных Альп стесненная толпа,
На звуковых громад крутые всхоры
Его ступала зрячая стопа.

И европейской мысли разветвленье
Он перенес, как лишь могущий мог:
Рахиль глядела в зеркало явленья,
А Лия пела и плела венок.




Данте Габриэль Россетти. Видение Данте — Рахиль и Лия (акварель)

[fililog]

Кавказская рондель

Январский воздух на Кавказе
Повеял северным апрелем.
Моя любимая, разделим
Свою любовь, как розы — в вазе...
Ты чувствуешь, как в этой фразе
Насыщены все звуки хмелем?
Январский воздух на Кавказе
Повеял северным апрелем.

Игорь-Северянин

[zyablik]

Вы же знаете: я больше не люблю Бродского.

Как любил я стихи Гумилёва!
Перечитывать их не могу...

Да, хорошие стихи Макаревича. Причем у нас в стране такое не в первый раз.

О певце ни стихов, ни заметок
Не отыщешь в газетном столбце...
........................................

И пусть кричат по радио, что умер Джо Дассен,
И пусть молчат, что умер наш Высоцкий...

Кстати, насчет Киселева. А тогда был этот же или другой? Мне кажется, что в те годы пространство наполнял собой Евгений.

[volopo]

Кстати, насчет Киселева. А тогда был этот же или другой? Мне кажется, что в те годы пространство наполнял собой Евгений.

Да, имеется в виду именно Евгений - упоминается в связи с "Итогами". Но теперь-то он стал совсем не такой: живет в Киеве, работает на "Интере". Так что у всех есть шанс исправиться.

[Апрельский Снег]

Ман дель Штамм

Январь, железный посох Года,
Касаясь глиняных сердец,
Их обжигает непогодой,
Метелью, стужей - в леденец.
Сердца висят на черешках,
Рябиной красной жмутся в груду...
Что им осталось? Только страх -
Тупое подчиненье чуду.

[Salieri]

Апрельский Снег, это Ваши стихи?
---------------------------------------------------------------------

Вы же знаете: я больше не люблю Бродского.

Как любил я стихи Гумилёва!
Перечитывать их не могу...

Нет, перечитывать их я могу. Но они уже не работают.
---------------------------------------------------------------------





Георгий Иванов

* * *

Январский день. На берегах Невы
Несётся ветер, разрушеньем вея.
Где Олечка Судейкина, увы,
Ахматова, Паллада, Саломея.

Все, кто блистал в тринадцатом году —
Лишь призраки на петербургском льду.
Вновь соловьи засвищут в тополях,
И на закате, в Павловске иль Царском,

Пройдёт другая дама в соболях,
Другой влюблённый в ментике гусарском.
Но Всеволода Князева они
Не вспомнят в дорогой ему тени.

Ни Олечки Судейкиной не вспомнят,
Ни чёрную ахматовскую шаль,
Ни с мебелью ампирной низких комнат —
Всего того, что нам смертельно жаль.

<1931>

[fililog]

* * *

..И вот уж на верхушках ёлок
Нет золотых и розовых огней.
Январский день, ты был недолог,
Короче самых хрупких дней.
Но прожигает этот ранний холод
Далекие загрезившие облака.
И мнится, где-то выше чёрных ёлок
И выше грузного дымка,
Где точен, холоден и ровен
Бескрылый лёт небесных стай, —
Застыла тоненькая струйка крови.
Гляди и бедный день припоминай!

1914
Илья Эренбург

[Salieri]

Марина Цветаева

ПЛОХОЕ ОПРАВДАНЬЕ

Как влюбленность старо, как любовь забываемо-ново:
Утро в карточный домик, смеясь, превращает наш храм.
О мучительный стыд за вечернее лишнее слово!
О тоска по утрам!

Утонула в заре голубая, как месяц, трирема,
О прощании с нею пусть лучше не пишет перо!
Утро в жалкий пустырь превращает наш сад из Эдема...
Как влюбленность — старо!

Только ночью душе посылаются знаки оттуда,
Оттого все ночное, как книгу, от всех береги!
Никому не шепни, просыпаясь, про нежное чудо:
Свет и чудо — враги!

Твой восторженный бред, светом розовых люстр золоченный,
Будет утром смешон. Пусть его не услышит рассвет!
Будет утром — мудрец, будет утром — холодный ученый
Тот, кто ночью — поэт.

Как могла я, лишь ночью живя и дыша, как могла я
Лучший вечер отдать на терзанье январскому дню?
Только утро виню я, прошедшему вздох посылая,
Только утро виню!

1909-1910

[adada]

Январь прошелся королем,
И город замер,
И мы затворниками в нем
Тюремных камер.
Но как насмешник королей,
Как богохульник,
У нас в бутылке на столе
Расцвел багульник.
Наперекор календарю,
Как будто летом,
Расцвел в насмешку январю
Лиловым цветом.
И утверждает видом всем,
Веселым глазом,
Что не был сломан он никем,
Веревкой связан.
Что он живой! Что он плевал
На все прилавки,
Что незнаком ему подвал
Цветочной лавки;
Что не был заперт на крючок
Он в том подвале,
И что его за рупь пучок
Не продавали.

(А.П. Тимофеевский)

[Лана Балашина]

Булат Окуджава

ПРОЩАНИЕ С НОВОГОДНЕЙ ЕЛКОЙ

Синяя крона, малиновый ствол,
звяканье шишек зеленых.
Где-то по комнатам ветер прошел:
там поздравляли влюбленных.
Где-то он старые струны задел -
тянется их перекличка...
Вот и январь накатил-налетел,
бешеный как электричка.

Мы в пух и прах наряжали тебя,
мы тебе верно служили.
Громко в картонные трубы трубя,
словно на подвиг спешили.
Даже поверилось где-то на миг
(знать, в простодушьи сердечном):
женщины той очарованный лик
слит с твоим празднеством вечным.

В миг расставания, в час платежа,
в день увяданья недели
чем это стала ты нехороша?
Что они все, одурели?!
И утонченные как соловьи,
гордые, как гренадеры,
что же надежные руки свои
прячут твои кавалеры?

Нет бы собраться им - время унять,
нет бы им всем - расстараться...
Но начинают колеса стучать:
как тяжело расставаться!
Но начинается вновь суета.
Время по-своему судит.
И в суете тебя сняли с креста,
и воскресенья не будет.

Ель моя, Ель - уходящий олень,
зря ты, наверно, старалась:
женщины той осторожная тень
в хвое твоей затерялась!
Ель моя, Ель, словно Спас-на-крови,
твой силуэт отдаленный,
будто бы след удивленной любви,
вспыхнувшей, неутоленной.

1966