ne znatok писал(а):А у Мартынова - классовое?ne znatok писал(а):Я это называю классовым.
adada писал(а):Постсоветское общество еще какое-то время будет пребывать в настороженности, в напряжении, ходить на цырлах. И состояние это будет присуще в первую очередь людям, сколотившим состояния.
ne znatok писал(а):Я не поняла посыл этого заявления в отношении стихотворения Мартынова, честно говоря.adada писал(а):Постсоветское общество еще какое-то время будет пребывать в настороженности, в напряжении, ходить на цырлах.
ЖИДОВКА
Прокламация, забастовка,
Пересылки огромной страны.
В девятнадцатом стала жидовка
Комиссаром гражданской войны.
Ни стирать, ни рожать не умела,
Никакая не мать, не жена.
Лишь одной революции дело
Понимала и знала она.
Только мысли, подобные стали,
Пронизали ее бытие.
Все враги перед ней трепетали,
И свои опасались ее.
Неопрятна, как истинный гений,
И бледна, как пророк взаперти...
Никому никаких снисхождений
От нее никогда не найти.
Брызжет кляксой чекистская ручка,
Светит месяц в морозном окне,
И молчит огнестрельная штучка
На оттянутом сбоку ремне.
Но по-своему движутся годы,
Возникают базар и уют,
И тебе настоящего хода
Ни вверху, ни внизу не дают.
Время все-таки вносит поправки,
И тебя еще в твой наркомат
Из почетной, но долгой отставки
С уважением вдруг возвратят.
В неподкупном своем кабинете,
В неприкаянной келье своей
Простодушно, как малые дети,
Ты допрашивать станешь людей.
И начальники нового духа,
Веселясь и по-свойски грубя,
Безнадежно отсталой старухой,
Наконец, посчитают тебя!
Все мы стоим того, что мы стоим,
Будет справлен по-скорому суд,
И тебя самоё под конвоем
Неизвестно куда повезут.
Никакой самой малой поблажки –
Одинаков железный режим.
Проститутки, торговки, монашки
Окружением станут твоим.
Ничему не сдаваясь, однако, –
Ни письма, ни посылочки нет, –
В полутемных и низких бараках
Проведешь ты четырнадцать лет.
И старухе, уже востролицей,
Сохранившей свой яростный взгляд,
В подобревшее лоно столицы,
Наконец, возвратиться велят...
В том районе, просторном и новом,
Получив, как писатель, жилье,
В отделении нашем почтовом
Я стою за спиной у нее.
И смотрю, удивляясь не слишком –
Впечатленьями жизнь не бедна –
Как свою пенсионную книжку
Сквозь окошко толкает она.
февраль 1963, Переделкино
Хелена писал(а):Вот я и спрашиваю - почему именно про национальность?
Это как-то усугубляет - или наоборот, смягчает ситуацию?
Ни стирать, ни рожать не умела,
Никакая не мать, не жена.
Лишь одной революции дело
Понимала и знала она.
Хелена писал(а):Вот я и спрашиваю - почему именно про национальность?
Две женщины. Одна - русская работница (“прямые черты делегаток, молчащие лица труда”), все умеющая мать и жена, обутая в мужские ботинки, одетая в армейское белье, - и другая - профессиональная революционерка, фанатичная чекистка в кожанке с револьвером на боку, не умеющая “ни стирать, ни рожать”, а только допрашивать и расстреливать… Два враждебных друг другу лика одной революции… Какой из них был Смелякову дороже и роднее - говорить излишне. После смерти Смелякова это, одно из лучших его стихотворений, по воле составителей и издателей не вошло даже в самую полную его книгу - однотомник, изданный в 1979 году “Большой библиотекой поэта”. Настолько оно было страшным своей истерической правдой так называемым “детям ХХ съезда партии”.
В пору перестройки вокруг стихов Смелякова вспыхнула дискуссия. Журнал «Новый мир» поместил несколько неопубликованных ранее стихотворений поэта. Одному из них дали название «Курсистка». В «новомирской» редакции это стихотворение начиналось так: «Казематы жандармского сыска,/пересылки огромной страны./В девятнадцатом стала курсистка/комиссаркой гражданской войны». Но знатокам-то было известно, что у Смелякова это стихотворение называлось совсем по-другому.
mirage писал(а):Если тебя зовут именно так, желая унизить, то ты гораздо легче сможешь потом расстреливать и беззаветно служить идее "кто был ничем, тот станет всем".
В 1930—1932 гг. стихи Васильева печатались в «Известиях», «Литературной газете», «Новом мире», «Красной нови», «Земле советской», «Пролетарском авангарде», «Женском журнале», «Огоньке» и других периодических изданиях. Признание поэтического таланта сопровождалось постоянными оговорками о чуждости Васильева новому строю, яркая личность поэта стала обрастать окололитературными сплетнями, как было в своё время с Сергеем Есениным.
Весной 1932 г. арестован, вместе с Н. Ановым, Е. Забелиным, С. Марковым, Л. Мартыновым и Л. Черноморцевым, по обвинению в принадлежности к контрреволюционной группировке литераторов — дело т. н. «Сибирской бригады», — однако осуждён не был.
В 1934 г. статья М. Горького «О литературных забавах»[3] положила начало кампании травли Васильева: его обвиняли в пьянстве, хулиганстве, нарушении паспортного режима, антисемитизме, белогвардейщине и защите кулачества. В январе 1935 г. исключён из Союза писателей, в июле арестован и осуждён за «злостное хулиганство»; срок отбывал в Рязанской тюрьме. Освобождён весной 1936 г.
В 1936 г. на экраны СССР вышел фильм «Партийный билет», в котором Васильев стал прообразом главного героя — «шпиона», «диверсанта» и «врага народа».
В феврале 1937 г. арестован в третий раз, 15 июля приговорён Военной коллегией Верховного суда СССР к расстрелу по обвинению в принадлежности к «террористической группе», якобы готовившей покушение на Сталина. Расстрелян в Лефортовской тюрьме 16 июля 1937. Похоронен в общей могиле «невостребованных прахов» на новом кладбище Донского монастыря в Москве.
В 1956 году посмертно реабилитирован. Заново разгорелись споры о его политической позиции, в ходе которых поэта защищал C. Залыгин
«…Павел Васильев производил на меня впечатление приблизительно того же порядка, как… Есенин и Маяковский. Он был сравним с ними, в особенности с Есениным, творческой выразительностью и силой своего дара, и безмерно много обещал, потому что в отличие от трагической взвинченности, внутренне укоротившей жизнь последних, с холодным спокойствием владел и распоряжался своими природными задатками. У него было то яркое, стремительное и счастливое воображение, без которого не бывает большой поэзии и примеров которого в такой мере я уже больше не встречал ни у кого…» «Прочёл «Кулаков». Давно не читал ничего равного по яркости и силе, что за восхищенье!»
По рассказам бывшего министра здравоохранения СССР Е. И. Смирнова, в 1949 году он предложил Сталину поставить Мехлиса (министра Государственного контроля) во главе одной из правительственных комиссий. На это Сталин «начал хохотать, схватившись за живот и вытирая слёзы»:
Да разве Мехлиса можно назначать на созидательные дела? Вот что-нибудь разрушить, разгромить, уничтожить — для этого он подходит.[4]
По воспоминаниям Н. С. Хрущёва: «Это был воистину честнейший человек, но кое в чём сумасшедший, что выражалось в его мании везде видеть врагов и вредителей.»
Поэт, писатель, публицист и журналист Ф. И. Чуев приводит разговор, который состоялся между Сталиным и писателями Фадеевым и Макарьевым о главном редакторе «Правды» Мехлисе. Сталин на жалобы писателей несколько раз повторил: «Это страшный человек, Мехлис. Просите о чём угодно, но с ним я ничего не могу сделать».
Хелена писал(а):Поясню, чем меня это стихотворение, скажем, удивило.
Как принято говорить, что у преступлений нет национальности (другое дело, что с этим можно спорить), так и вынесенная в заголовок, подчеркнутая национальность комиссара меня несколько смущает.
Что, комиссары (да и вообще наиболее рьяные участники) Гражданской стали таковыми исключительно по национальному признаку? То есть все ли евреи стали комиссарами - и все ли комиссары были евреями.
И важно ли было, кем по национальности были палачи?
Ну и еще одно... Я еще со времен чтения "Голубой чашки", где впервые увидела слово "жидовка", запомнила: слово это ругательное.![]()
Тигра писал(а):Откуда ты тут берёшь такую мысль?
И ей эту национальность страна не забывала ей припомнить в разных формах, в том числе и этим словом.
Хелена писал(а):У тебя - как раз то, что меня неприятно у него удивило и что я, к сожалению, заподозрила.
совершенно необязательно было тыкать носом в национальность.
И начальники нового духа,
Веселясь и по-свойски грубя,
Безнадежно отсталой старухой,
Наконец, посчитают тебя!
Все мы стоим того, что мы стоим,
Будет справлен по-скорому суд,
И тебя самоё под конвоем
Неизвестно куда повезут.
Хелена писал(а):Ее же, кстати, не за национальность посадили. В стихотворении этого тоже нет - что за национальность.
Хелена писал(а):Нет к ней у автора (как и у лирического героя) сочувствия.
Хелена писал(а):Так никто как раз и не говорил.
Короче, я не спорщик.
Хелена писал(а):Так никто как раз и не говорил.
Короче, я не спорщик.
adada писал(а):... следовало бы всем поприжаться и поужаться в своих идейных амбициях, посвятить себя немногословному труду, отложить духовные метания на потом, на удел следующего поколения. Так ведь нет, "к словесности влечение" многие сдержать так и не смогли, на что возникала закономерная административная реакция государства, превращающаяся по законам того же жанра в реакцию политическую.
Скажем, у mirage они более лестные для Смелякова
mirage писал(а):Я писала о том, что ощущаю у Смелякова антисемитизм.
mirage писал(а):Я писала о том, что ощущаю у Смелякова антисемитизм.
Вернуться в Литературный уголок
Сейчас этот форум просматривают: нет зарегистрированных пользователей и гости: 12